Мстёрский ковчег. Из истории художественной жизни 1920-х годов - Михаил Бирюков

человеке. Буквально вчера портретируемый привлекал художника как безусловное воплощение всего лучшего и передового, а назавтра картина, которой живописец гордился, уже компрометировала его. Такую гамму чувств Модоров должен был испытывать по поводу работы над портретом Михаила Кольцова. За три года, от момента написания в 1935-м до ареста журналиста в 1938-м, отзывчивость автора на актуальную повестку превратилась в свидетельство политической близорукости.

Федор Модоров. Портрет М. Е. Кольцова. 1935. Холст, масло. Местонахождение неизвестно

Общественная жизнь 1930-х годов, лишенная полутонов, совмещала глубокий мрак изнанки социализма, строящегося «в отдельно взятой стране», с ослепительным светом советского оптимизма. Социальное самочувствие определялось тем, насколько удален человек от границы контраста с ее максимальным чувством тревожности, насколько ослеплен блеском обещанного грядущего или поглощен тьмой обратной стороны этих обещаний. А еще, как и во все времена, трагические или безмятежные, в свои цвета дни раскрашивал возраст. Бывшие коммунары переживали молодость с ее душевным подъемом, ощущением силы и неотменяемыми надеждами. Мощный прибой эпохи волен был опрокинуть их или, напротив, нести на гребне волны. Был, правда, возможен и третий путь — тихий, камерный, погруженный, но с условием, что этот хрупкий мир обходили стороной характерные невзгоды и беды века. Так сложилась судьба замечательной, самобытной художницы Елены Ефремовой[1099].

Окончив в 1928 году Мстёрский техникум, она поступила в Москве в студию Ильи Машкова, которая позднее отошла под эгиду набравшей силу АХРР[1100]. Машков продолжал в ней преподавать. Ефремова была одной из его любимых учениц. В 1970-е годы Елена Николаевна написала сюжетную картину-воспоминание о студийных временах. На ней изображен зал, куда на ученическую выставку пришел взглянуть Маяковский. Молодой художник Иван Гейдор, ставший мужем Ефремовой, на спор попросил у поэта закурить. На дальней стене экспозиции угадывается самая известная работа Ефремовой-Гейдор «Лыжники». Об известности приходится говорить условно, потому что Елена Николаевна, сознательно избрав семейную жизнь главным делом, посвятила себя мужу и детям. Стезя хранительницы домашнего очага в ее исполнении, впрочем, оказалась удивительно плодотворной для русского искусства: из семьи Гейдор вышли два художника[1101] и известный историк отечественной архитектуры[1102]. При этом Ефремова-Гейдор продолжала работать как живописец, не выставляясь и не продавая свои картины. В ее живописи 1930-х годов Мстёра отразилась удивительно непосредственно, явно. С одной стороны, свежие воспоминания о коммуне задали художнице темы[1103]. С другой, определили стилистику. В ней — та же первозданность, та же органическая способность, свойственная народному искусству, «вбирать в себя краски мира и выпускать их, словно вольную птичью стаю, на холст»[1104]. На память приходит не столько мстёрская миниатюра (которую художница не застала), сколько малоизвестные станковые опыты мстёрского иконописца и миниатюриста Н. П. Клыкова. Видно, что оба черпали из одного колодца…

Студия АХРР. Москва. Вторая половина 1920-х. Семейный архив Анастасии Гейдор, Москва

Жизненный выбор Е. Н. Ефремовой-Гейдор в целом выглядит исключением в ряду биографий творчески состоявшихся воспитанников Мстёры. В 1938 году увидела свет книга-альбом «Молодые мастера искусства» — дорогое подарочное издание со всеми признаками официозности и нарождающегося вкуса к большому стилю[1105]. Она претендовала на то, чтобы осветить роль нового поколения музыкантов, художников, архитекторов, актеров в развитии художественной культуры СССР. В работе над книгой приняли участие два бывших мстёрских коммунара, тоже олицетворявшие успех творческой советской молодежи, — Лев Баскин и Александр Изаксон. Баскин, уже снискавший известность художника-плакатиста[1106], подготовил большую серию графических портретов мастеров искусства, а Изаксон написал статью «Молодежь в архитектуре»[1107].

Елена Ефремова-Гейдор. Владимир Маяковский в Ассоциации художников революционной России. 1970-е. Фанера, масло. Государственный музей В. В. Маяковского, Москва; дар Анатолия Боровкова

Елена Ефремова-Гейдор. Лыжники. 1929. Холст, масло. Собрание Анатолия Боровкова, Москва

Елена Ефремова-Гейдор с мужем и сыном. 1930-е. Семейный архив Анастасии Гейдор, Москва

Бурный общественный темперамент, поощряемый эпохой, не сбил Александра Изаксона с пути, который наметила Мстёра. После нескольких лет в комсомоле и на рабфаке при МГУ он поступил в 1930 году в Высший архитектурно-строительный институт. Окончив его с отличием, работал в мастерской Алексея Щусева, учился в аспирантуре. В 1940 году стал заместителем председателя Правления Московского отделения Союза архитекторов. До войны в Москве Александр Изаксон успел поучаствовать в создании планировки Смоленской площади и набережной в районе Бородинского моста. По его проекту построен дом № 13 на Большой Садовой улице, который задумывался как композиционный центр жилого комплекса. Кроме того, у Александра Яковлевича были работы в Крыму, Саратове, Ижевске.

Александр Изаксон. 1940. Архив Татьяны Демидовой, Москва

В статье о молодом поколении советских архитекторов Изаксон писал о творческой генерации, к которой принадлежали он сам и его мстёрские товарищи-зодчие: Николай Вишняков, Сергей Кибирев, Соломон Либстер[1108], Алексей Медведев[1109].

К середине 1930-х заявили о себе и воспитанники Мстёры — скульпторы. «Начинали молодые скульпторы в очень трудных условиях: не было ни материалов, ни заказов, ни мастерских; некоторые вынуждены были работать в заколоченных парадных»[1110], — вспоминал об этом времени И. Л. Слоним[1111]. Он принадлежал к тому же поколению и хорошо знал выходцев из Мстёры: Анатолия Антропова, Прокопия Добрынина, Павла Кенига, Николая Штамма. В 1931 году Слоним участвовал в последней (четвертой) выставке Общества русских скульпторов[1112]. На ней на фоне выдающихся мастеров обратили на себя внимание Прокопий Добрынин и один из мстёрских педагогогов — Борис Валентинов[1113]. Среди заметных довоенных произведений Добрынина — многофигурный рельеф над аттиковым фронтоном Государственной библиотеки им. В. И. Ленина[1114] и скульптурное оформление павильона Башкирской АССР на Всесоюзной сельскохозяйственной выставке. Наряду с монументальными проектами Добрынин много трудился в малой форме на оборонную и спортивную темы.

Страницы студенческих конспектов Александра Изаксона в МАРХИ. 1933. Архив Татьяны Демидовой, Москва

Анатолий Антропов и Николай Штамм, сдружившись в техникуме, вместе сделали одну из своих первых работ. В. И. Мухина рекомендовала их театру Вахтангова, искавшему по просьбе сценографа Исаака Рабиновича помощников для создания декораций к спектаклю «Человеческая комедия»[1115]. Позже Штамм выполнял декоративные скульптуры для ГАБТа. Настоящая жизнь тоже требовала украшений, и Николай Штамм старался соответствовать ее ожиданиям, будь то новый стадион «Динамо» в Казани или Горьковский автозавод. В 1936–1937 годах, снова объединившись с Анатолием